Почему колонка превратилась в философский кружок
…
Потому что всё остальное не работает.
Постмодерн оказался риторикой без основания, системой отрицания, неспособной удержать хоть что-то. Метамодерн застрял в нерешительности, отказываясь создавать смыслы.
Оказавшись на паузе, философия вынужденно возвращается к метафизике. Потому что за её пределами больше ничего не осталось.
Но меня не устраивает объяснение истины через божественное проведение. Я понимаю силу этой позиции, но это не ответ, а способ избежать ответственности за мышление.
И дело не в недостатке информации — я хорошо знаком с авраамической веткой монотеизма, понимаю её структуру, претензии, внутреннюю логику. Именно поэтому я отказываюсь принимать её догматизм: она требует подчинения, но не даёт понимания.
Не устраивает и релятивизм, в котором всё допустимо, но ничто не имеет веса. Не устраивает и индивидуализм, доведённый до предела: он разрушает культуру и лишает её продолжения.
Я не готов хоронить достижения модерна ради возвращения к воскресным службам — даже в форме сопротивления культурному давлению ислама.
Я не готов отказываться от результатов познания — в квантовой физике, в биологии, в логике.
Приходится формулировать философскую школу самому. Самонадеянно?
Философия не живёт в вакууме. Она откликается на трещины в картине мира. А значит, первым двигается тот, у кого нет вложений в прежний порядок. Молодой ум — это не возраст, а состояние. Когда ещё не страшно разрушить. Когда ещё не поздно начать заново.
История это подтверждает. Гегель, ещё студент, строит свою первую диалектику. Витгенштейн в тридцать пишет трактат, за которым философия двадцатого века будет бежать десятилетиями. Деррида расшатывает метафизику в возрасте, когда другие только защищают диссертацию.
Почему? Потому что молодость — это риск. Мышление не боится выглядеть глупым. Ему нечего терять. Оно ещё не приросло к кафедре, к гранту, к репутации. Оно готово выбросить всё и собрать заново.
А что перед нами?
Ни одна из современных интеллектуальных систем не выдерживает простого вопроса: зачем жить дальше? Ни одна не предлагает устойчивого основания для действия, строительства, воспроизводства. Ни одна не удерживает форму.
Поэтому пришлось определить истину самому. Не как мнение, не как веру, не как социальный консенсус, а как структуру реальности.
Пришлось заново собрать философию. Не как игру в концепты, а как попытку зафиксировать то, что действительно может быть истинным. Новое онтологическое основание — цельное, рациональное, не сводящееся ни к мистике, ни к произволу.
И всё, что я сделал, остаётся понятным каждому, кто ещё не утратил контакт с базовым здравым смыслом. ■